Это было довольно просто - ложились мы под колеса поезда и морщили угрюмые лица, а потом становились птицами. Это было в тот день, который зовется днем согласия и примирения. Выжидали, пока кто-нибудь сорвется, чувствуя только в груди онемение. И были мы сильные, умные, гордые, как братья и сестры - единоутробные - готовы на все, чтобы стать громче голоса. Матерились и стригли коротко волосы. А потом уходили. Некрасиво, но смело. И пытались угнаться (но, конечно же, тщетно) за стаей, которая уже улетела.