Выпуск 21 от 21-Nov-11
Выпуск 20 от 24-Oct-11
Выпуск 19 от 30-Sep-11
Выпуск 18 от 16-Sep-11
Выпуск 17 от 02-Sep-11
Выпуск 16 от 05-Aug-11
Выпуск 15 от 25-Jun-11
Выпуск 14 от 11-Jun-11
Выпуск 13 от 27-May-11
Выпуск 12 от 06-May-11
Выпуск 11 от 15-Apr-11
Выпуск 10 от 09-Apr-11
Выпуск 09 от 25-Mar-11
Выпуск 08 от 12-Mar-11
Выпуск 07 от 05-Mar-11
Выпуск 06 от 25-Feb-11
Выпуск 05 от 19-Feb-11
Выпуск 04 от 12-Feb-11
Выпуск 03 от 28-Jan-11
Выпуск 02 от 21-Jan-11
Выпуск 01 от 14-Jan-11

Наш хостинг Rambler's Top100
Rambler's Top100


 

ДОСУГ: истории хоговчан

По лезвию бритвы (глава 3)

Оценить добро невозможно до тех пор, пока его, следуя велению сил высших, небесных и почти вездесущих, не оттенит зло, будучи и судьей, и подсудимым; пока рядом с благородством не поселится вероломство, пока искренность не встретит на своем пути лицемерие. Но, вместе с тем, сложнее всего бывает распознать подлость, замаскированную умелым кощунственным мастером под благодетель, ибо даже самый изощренный ум уступает, бессильный в схватке с мнимыми, ложными ценностями, не умея разделить правду и вымысел, сплетшиеся настолько, что уже не могут существовать друг без друга, превратившись в одно целое. При торжестве воспеваемой всеми справедливости, при наличии и верховного судьи, и преступника, на земле не существует единой для них власти, и хотя они никогда не уверуют в то, что небо простит им грехи, с коими смирилась земля, беспокойство не трогает их души, изгаженные пороками, а низкие дела их не станут искуплением, коль скоро в нем не нуждается разум. Устремляясь вперед, к гибели или победе, они будут остановлены единой рукой, и, какие бы слова ни изобретали изворотливые сладкоголосые поэты, чтобы назвать эту грозную силу, она навсегда поселится в наших сердцах под именем святого мщения…

За три года до этого...

Красновато-рыжий солнечный диск в разорванной вуали тумана начал медленно склоняться к западу, влекомый шепотом загрустившей суровой земли. Она убедила его доверить свое лазорево-серебряное царство яростным кусающимся вихрям, пообещавшим всколыхнуть глубокие темные воды резвой холодной волной и прогнать прочь, за безлесые, вздымающиеся к небу горы с проседями снега на висках, загулявшиеся бархатные облака. И, внимая ее словам, солнце испуганно смотрело на голые, неприветливые склоны, к которым упрямо цеплялись узувеченные, искореженные деревца и где ветер гнал вниз колючие осколки некогда таких вечных валунов.
Первые тени робко коснулись покрывшейся рябью воды, подчеркивая округлые, полуразвалившиеся бастионы, черные пустые глазницы амбразур и серые, безжалостно изъеденные временем камни. Гордо и самобытно замок возвышался в узкой закрытой лощине, зловеще, но безупречно вписываясь в безмолвный дикий пейзаж северной Шотландии. Он жил своей собственной жизнью, чуждый сиюминутным заботам, непривычный к гулкой суете торопливых людей, наполняющей каждый закоулок большого города. Он принадлежал только себе и подчинялся единственно велению неоспоримой власти, которую простерла над ним сама природа. И оттого еще более странными казались ему шаги, раздававшиеся время от времени меж скалистых гранитных утесов и принадлежавшие небольшой угрюмой процессии, неспеша продвигающейся к подножию гор, к дальней окраине озера Эйв.

В прохладном воздухе, пропитанном запахом хвои и сохнущей травы, лишь изредка, вытесняя царящее повсюду безмолвие, слышались приглушенные голоса, фырканье лошадей и резкие, неприятные звуки, когда их копыта ударяли по кремням, в обилии видневшимся по обе стороны дороги.
Неожиданно надрывно захрипела буланая кобыла, неделю назад сбившая подкову и теперь обезумевшая от боли, стоило отлетевшему камешку ударить ее по загноившейся ране, и заметалась, поднимая облака тяжелой сизой пыли и сбрасывая на истосковавшуюся по дождю землю клочья белой пены.
Лошади в упряжке шарахнулись кто куда, испуганно перебирая чуткими бархатными ушами и косясь наивными глазами на больное животное. Процессия замерла. Соскочив с козлов, молодой русобородый извозчик бросился к кобыле и, после нескольких неудачных попыток, схватил ее таки за узцы.
Та дернулась, обдавая его облаком брызг, попятилась, потом вдруг взвилась на дыбы и подмяла его под себя.
Мужчина пронзительно закричал, обрушиваясь на жесткие колючие кусты, как новый страшный удар заставил его смолкнуть навеки…
— Avada Kedavra! – равнодушно произнес кто-то, и тотчас сраженная лошадь рухнула поверх несчастного извозчика.
— Браво! – язвительно заметил сухощавый, чуть сутоловатый мужчина лет пятидесяти, одетый в некогда дорогой, а ныне выцветший и потерявший свою форму костюм. – Это следовало сделать еще под Керкольди, когда она повалилась на мосту!
Никто не ответил, поэтому он только презрительно сплюнул на землю и откинул назад выбившиеся из-под повязки седые волосы.
У него был высокий, перечеркнутый несколькими очень глубокими морщинами лоб, впалые щеки, покрытые жесткой недельной щетиной и водянистые, но проницательные глаза, огнем сверкавшие на его изможденном лице.
Слегка тронув лошадь, он обогнул повозку и приблизился к человеку на вороном быстроногом коне.
— Животные устали, мой Лорд, - на удивление почтительно заговорил незнакомец, обращаясь к тому, кого почитал за своего хозяина, но кто даже не повернулся, увлеченный разглядыванием узкой, неприметной и теряющейся где-то в зарослях тропы. – К тому же скоро стемнеет, - помедлив, добавил он, окидывая внимательным и цепким взглядом массивные толстые стены, которые с равной легкостью защищали бы их и от непогоды, разыграйся ночью буря, и от неприятелей, выследи они их. – Мы могли бы остановиться в замке, а на рассвете снова двинуться в путь…
Герцог Фиджеральд Грехем был единственным из всех десяти Пожирателей смерти, сопровождавших сейчас Темного Лорда на пути в Аваморсавинер, кто осмеливался держать себя с ним на равных. Это был аристократ голубых кровей, обладавший неисчислимым богатством и почти неоспоримой властью в восточной Англии, человек старой закалки, привыкший сражаться за идею и цель, а не в угоду алчности и тщеславию. Он был рядом со своим предводителем с самого начала, как только принято было решение развязывать бойню, вплоть до самого конца, когда ничтожная мелочь погубила их дело и повергла в прах все то, что было ими с величайшим трудом создано. Он нашел в себе силы невозмутимо выслушать предъявленные ему обвинения, едва режим Волдеморта пал, и с таким же бесстрастным видом удалиться в Азкабан, на долгие двадцать лет, зная, безошибочно предугадав, что время, согласно его желаниям, устремит свою колесницу вперед, перелетая через месяцы и годы и приближая его к заветному мигу, когда рухнут стены его темницы и он поднимется с тем, чтобы верой и правдой, а не унижением и лицемерием, служить своему господину до тех пор, пока его не озарит своим ослепительным сиянием победа или пока смерть на его чело не накинет свое непроницаемое ветхое покрывало.
— Вы считаете это подходящим местом? – тот, кого он называл лордом, повернул голову к озеру. Но и сейчас Грехем не видел его лица, скрытого плотной тканью капюшона.
— Здесь настолько тоскливо, что не хватает только дьявола, который развеет эту скуку парочкой горячих схваток, - он захотел пошутить, но слова эти прозвучали фальшиво и цинично. Волдеморт ничего не ответил.

С каждым днем он становился все молчаливей, словно призраки прошлого вновь вырастали перед ним, приобретая все более грозные очертания по мере того, как сам он приближался к намеченной цели. На протяжении всех этих лет, посвященных подготовке к его возвращению, он лелеял мечту о сегодняшнем дне, ошибочно полагая, что сумеет навсегда отречься от того, что прежде его погубило… Но вместо злорадства и мести, которых он ожидал найти в себе, немая грусть поселилась в его душе, пробуждаемая почти болезненным очарованием этих диких краев и вдруг воскресшими переживаниями. То прежнее, страшное отчаяние давно оставило его, уступив место новым чувствам, и лишь безтелесые призрачные видения напоминали ему о тех событиях… Такие же лживые и короткие, как эти последние золотистые отблески гаснущего солнца, игриво прикасавшиеся к горам вдалеке и придавшие воде озера таинственный жуткий цвет смытой волной крови.
— Выбросьте труп в ущелье, - лаконично приказал он, пристально следя за двумя белоснежными лебедями, выбравшими по неведомой причине это одинокое и запущенное место. – Пусть все спешиваются! — Они ждут объяснений.
— Они их получат, - мрачно пообещал он, вскидывая на Грехема глаза и изгибая губы в зловещей усмешке.
Тот кивнул и потупился, признавая его господство, ибо перед ним был человек необыкновенный; человек, чья судьба оказалась несоразмеримо велика для отведенной в его жизни роли; человек, нашедший в себе силы возвратиться из небытия и, протянув руку предавшим его, свергнуть их в ту самую пропасть, откуда ему самому едва удалось выбраться. В свое время он оказался слишком могущественным для того, чтобы умереть. Но те, кто с ликованием подписывали его смертный приговор, были обречены. Он не прощал. Он ненавидел и мстил…
И Грехем безошибочно читал это в темных непроницаемых глазах, в любом его жесте и взгляде. Его господин относился к тем людям, лица которых не забываются, пусть даже встречу уводят в плен воспоминаний годы, ибо время не властно уничтожить тот образ, который навсегда запечатляется в сознании, стоит один раз его увидеть.
Лорду Волдеморту на вид было не более сорока лет, и, хотя дух его был много старше тела, он обладал незаурядным умом, хитростью и военным талантом, а также шармом, который в совокупности с его черными густыми волосами, правильными чертами лица и гипнотизирующим, порой очень страстным взглядом, сводил женщин с ума. Он знал об этой власти, но редко прибегал к ней. Женщин он признавал только в роли минутного увлечения. Любовницы были ему безразличны. Однажды разочаровавшись в любви, он больше не верил ей…
— Мне следует подготовить ночлег? – осведомился Грехем, спрыгивая с лошади и перекидывая поводья. – У Лабезье еще оставалось вяленое мясо, можно его отварить.
— Делайте все, что посчитаете нужным, - несколько раздраженно ответил Волдеморт, нимало не интересуясь размещением и питанием своих подчиненных, ибо, за исключением Грехема и двух-трех верных ему людей, остальные были ему безразличны и являлись пешками в его игре. – Однако не смейте и заикнуться о МакНейре. Они, - он едва заметно кивнул в сторону всадников, - узнают все от меня и только с теми подробностями, о которых я посчитаю необходимым им сообщить.
— Когда? – едко бросил герцог.
Волдеморт приподнял одну бровь, словно дожидаясь, что тот смягчит резкость своих слов подобострастным объяснением, но Грехем, как ни в чем ни бывало отвернулся, поправляя седло.
— Если бы я не доверял Вам, Грехем, то уже давно приказал бы Вас убить.
— У Вас всегда остается возможность для этого, мой Лорд, - улыбнулся он, оборачиваясь и снизу вверх глядя на своего господина. – Только это изрядно подпортило бы Вам настроение.
— Ваша постоянная наглость порой становится столь очевидной, что я и впрямь начинаю жалеть, что не прикончил Вас еще в свою будущность императором. Но, вероятно, после мне стало бы Вас не хватать, - он потрепал своего коня по серой спутанной челке и несколько раз хлопнул его по шее. Животное мгновенно напряглось, приготовившись пуститься вскачь.
— Вы собираетесь куда-то ехать? – уже другим тоном спросил герцог.
— Пока не село солнце, я хочу ознакомиться с окрестностями.
— Один? – недоверчиво уточнил он. – Моренго достаточно быстр, чтобы увести Вас от преследователей, но…

Волдеморт не дослушал и, отстранив его с дороги, пустил коня легким аллюром.
Ему неприятно было сейчас находиться среди людей, имевших самое поверхностное представление о том, ради чего им следовало бороться. Их привлекли деньги, власть, кто-то, возможно, жаждал славы, но только Грехем, пожалуй, понимал, какое страшное испытание готовила им судьба. Однажды они уже прошли через это, и теперь, презрев все, что должно было остановить их, они готовились воскресить прошлое. Их доклады и деспозиции – бездушные отображения будущих, может быть, даже роковых событий – были лишь ничтожными исписанными листками бумаги, лаконично перечислявшими тот ужас, который им предстояло пережить, и что, увлекшись, они называли залогом успеха.
Словно не было этих лет, этих лихорадочных, обреченных попыток сохранить то, что еще можно было спасти, этой отчаянной веры в важность того, что они делали.
Сквозь непроницаемую пустоту, мрачность воспоминаний Волдеморт видел отчетливые, еще не потерявшие для него своей остроты картины тех давних событий, ту щемящую, чувственную, материализовавшуюся тревогу, те долгие, безвозвратные, потерянные месяцы, которые потребовали от него наиболее страшных действий и которые навсегда запечатлелись в памяти всех волшебников, как дни беспощадного Темного Лорда, воплотившего в себе самого сатану…

… Тяжелые бархатные портьеры слабо колыхались на сквозняке, производя гнетущее, тягостное впечатление, будто в комнате был еще кто-то, некий неведомый враг, почти иллюзия, воплощение роившихся вокруг страхов. Они утайкой пробирались отовсюду, просачивались вместе с робкими предвечерними лучами сквозь неплотно затворенные окна, сгущались в углах и, набравшись смелости, приближались к двум немолодым беседующим мужчинам, одетым в небесно-голубые кашемировые мантии, выдававшие в них членов одной из самых влиятельных партий – Согласия.
— Заткнуть им глотки деньгами! – громко возмущался первый, с лысой, сверкающей головой и топорщащимися, давно не стриженными усами. – Какой идиот до этого додумался? Как Вы, Адамс, при Вашей-то хитрости и изворотливости, это допустили? Да они сожрут нас, едва мы перестанем платить. Они именно этого и добиваются. Смолкнув сейчас, они взбунтуются, не успеет начаться предвыборная кампания!
— Говори потише! – грубо оборвал его второй, располневший брюнет с пухлыми губами и римским профилем, искоса поглядывая на угрюмую фигуру в черном, замершую неподалеку и, как ему показалось, с интересом ловящую каждую фразу их разговора.
— Как только их правительство узнает о нас, - послушно понизил голос его собеседник, - они мгновенно предпримут ряд шагов, чтобы нас свергнуть. Вы разве этого хотите? Я тридцать лет потратил на то, чтобы из простого клерка дорасти до важного чиновника, и получил мою нынешнюю должность не ради того, чтобы мною вдруг решила управлять свора безмозглых подонков!
— Гоббс, через несколько минут у тебя встреча с министром, - безапелляционно заявил Адамс. – Он продвигает своего ненаглядного протеже. Делай вид, что со всем согласен. Не позволь ему даже помыслить, что кресло сенатора тебя хоть сколько-нибудь прельщает. Говори о своей мечте стать правой рукой Поттера… чем угодно… Но, дьявол тебя дери, добейся, чтобы нас оставили у кормушки!
— Джеймса окружают исключительно проверенные люди, и они перекроют нам все доступы к верхам.
— Постой, - двусмысленно усмехнулся Адамс. – Все маги, как один, боятся, что недовольство сквибов перерастает в крупную распрю, едва ли не в революцию. Поттер будет их усердно кормить обещаниями равенства и, благодаря своим сторонникам, в любом случае выиграет… Значит, надо к нему подойти как можно ближе. Так и так, фарс и заигрывание с магглами не продержутся больше года. Переворот неизбежен, так что я передам Джонсу указания начинать пропаганду за мирное существование всех трех общин.
Гоббс многозначительно сощурился. Глубоко в душе ему претила возложенная на него миссия, но иного выхода и впрямь не было. Они по собственной глупости и непредусмотрительности дотянули до последнего, беззаботно проигнорировав нарастающее напряжение, так что такие значительные вопросы им пришлось решать впопыхах и не в укромном особняке, принадлежавшем партии, а прямо в приемной министра магии, посреди бела дня, да еще и со свидетелем.
— Итак? – спросил Адамс, собираясь воспользоваться припасенными напоследок аргументами, как вдруг неприметная сосновая дверь чуть приоткрылась. В образовавшуюся щелку выглянуло круглое румяное личико, и звонкий девичий голосок весело прощебетал:
— Господин Гоббс, пройдите, пожалуйста, в кабинет!
Гоббс сурово сдвинул брови и, не удостоив своего более авторитетного друга ни словом, направился на аудиенцию.
Не успел за ним, повернувшись, щелкнуть замок, как Адамс, по-крысиному осмотревшись и поведя носом, выскользнул в коридор.

Человек в черном остался в одиночестве, но, если до этого он еще колебался, то сейчас все встало на свои места. Его мнение, подкрепленное перепалкой двух стариков, окончательно сформировалось. Теперь пришло время радикальных решений с единственной целью – довести всеобщие опасения до паники и, тем самым, пробудить ненависть к наглецам, грозившим уничтожить весь их мир…
Власть – опьяняет так же неожиданно, но сладостно, как кипрский черный мускат, лишает воли и взращивает тягу к славе – еще одному демону или, возможно, богине. И, сплетшись однажды воедино, они идут по жизни рука об руку, одним даря упоительное блаженство, другим же принося позор и забвение…
Власть… Волдеморт не раз размышлял о ней, стараясь понять, в какой же мере она повлияла на дальнейший ход событий, как бы все повернулось, ни принеси он справедливую войну за освобождение на ее алтарь. Она подчинила себе его прихоти, желания, стремления. Она заставила поставить деньги и подлость превыше независимой и своевольной верности и, исключительно благодаря этому, смогла через его людей подготовить крах всего режима.
Ему забавно было вспоминать лица министра и Поттера, когда им стало известно, что народ почти безоговорочно проголосовал за их оппонента, привлеченный заверениями в превосходстве чистой крови, убеждениями не склоняться перед грязными отбросами – сквибами и магглами, готовыми объединиться для борьбы, а также всколыхнувшейся гордыней, которая свела некогда добропорядочных граждан с ума и затмила им взоры, сделав безжалостными.
Притихшие позже от осознания кошмара происходящего, они разуверились в тех целях, которые ранее казались им незыблемыми и безупречными, и, поддавшись на уговоры трусости, известной спутницы слабых натур, горячо поддержали оппозицию. Переполнившись ужасом перед выбранным ими же вождем, они поспешили отказаться от громких пафосных слоганов и всего того, за что совсем недавно горячо ратовали.
Падение Волдеморта было равносильно смерти, но в его глазах она выгодно отличалась от первого. Не вызывая отвращения и презрения, она оставляла шанс оправдаться, удостоиться доли восторженных отзывов и почитания. Он же не получил ничего, на что мог рассчитывать, но даже не это ранило его так сильно, как собственная глупость – бестолковые чувства, приведшие его к краю бездонной, гибельной пропасти.
Все началось в тот проклятый весенний день, примерно через неделю после выборов, когда он едва успел свыкнуться со своей должностью сенатора, открывавшей безоблачные перспективы в дальнейшем…

Теплый апрельский дождь надрывно стучал по подоконнику, жалуясь на безучастные к его грусти серые тучи, заполонившие все небо и жестко прижавшие его к земле. Не видя надежды, смирившись с изменой солнца, он устало и обреченно предпочитал срываться вниз, на черные, с рябыми пятнами луж тротуары, высокие покатые крыши и низко стелющуюся, жаждущую света траву.
Волдеморт сердито отбросил на край стола неправильно заполненные бланки и сложные чертежи и, накинув на плечи мантию, до этого сохнущую у камина, обернулся на стук в дверь.

Ortaine

Корреспондент


Комментарии читателей


Оставьте свой комментарий

Ваше имя:

Введите число, которое видите:
   62203