Привычка – тяжелый камень, лодке он придает устойчивость, а одинокого пловца тянет ко дну.
Из поучений менсира Вардалла

Здравствуйте, светлого вам дня. Или мирной ночи, если вы решили портить свое зрение поздним вечером при свете лучины. Факела? Добро, пусть будет факел. Живой огонь все равно гораздо уютнее уродливых продуктов прогресса – спиральных и галогенных ламп. По крайней мере, так говорили многие, чье мнение мне приходилось выслушивать. Я? У меня-то мнения нет вовсе, ибо я Этер.
Не смущайтесь, я уже привык к тому, что многие вздрагивают, когда я с ними заговариваю. Я ведь странная штука, не существо и не предмет, а, так сказать, овеществленное время. Если хотите, можете называть меня, как большинство, кристаллом, или по имени: Белый Алмаз. Вы правы, я не совсем кристалл и уж точно не кристалл алмаза, но для вас, вероятнее всего, буду выглядеть как крупный, размером с мужской кулак, многогранный, прозрачный камень. Разумеется, если вы дракон или летиф, то прозрачным я не буду, и еще вы увидите окружающее меня поле информации, из которого я беру материал для роста. Если быть точным, то беру не я: время и события накладываются на меня, и мой видимый физический объем постепенно увеличивается. За последнюю тысячу лет нарос слой чуть тоньше пяти древесных листков, состоящий из энергии неясного происхождения. Не знаю, для чего это нужно, но я расту, и информация, время и энергия накапливаются во мне в чудовищных по вашим представлениям объемах.
Она тоже не знает, когда начался мой рост и для чего он. Она просто пользуется моей памятью и энергией, называя их своим огнем, и я узнаю то, что она делает, хотя происходящее мне безразлично. Ее обычно зовут Вед-Атан, так как она носит титул веды, хранительницы Белого Алмаза. Хотя зачем меня охранять? В последнее время она снова стала много читать, отдавая предпочтение хроникам недавних лет, и я вынужден был приподнять эту информацию с предпоследнего слоя. Однако на днях Вед-Атан решила, что память о войнах комадо ей уже не понадобится, так что забирайте вы, если видите в том какую-либо выгоду.

Из записок Люас, Москва, год 1990.

Голубовато-серые мартовские тучи мокрым покрывалом окутали город с его лужами в обрамлении нерастаявшего снега, блеклыми после долгой зимы домами окраин, чумазыми легковушками и спешащими по делам суетливыми горожанами. Еще холодное солнце, на минуту растолкавшее лучами грязную вату облаков, заглянуло в колодец школьного двора, поиграло зайчиком на окнах кабинета литературы, на зеркалах огромного автобуса, готовившегося увезти счастливых экскурсантов в славный город-герой Ленинград, на оправе очков ученицы выпускного класса, прикуривавшей сигарету прямо на глазах у классного руководителя: в школе вместе с комсомолом исчезло и всякое представление о дисциплине. Девица повернулась к солнцу спиной, сунула зажигалку в карман «вареных» джинсов и хрипловатым голосом спросила у своей подруги: «Слушай, Анька, ты в совпадения веришь?» Анька, а точнее Анна, невысокая большеротая шатенка, передернула затянутыми в «фирменную» кожу плечами, хотела ответить нецензурно, но хорошее воспитание и здравый смысл победили: она была дочерью посольских работников и не могла позволить себе хамство в присутствии классной, от которой зависела характеристика в ВУЗ.
- И чего тебе, Алька, вечно глупости всякие мерещатся? – девушка вздохнула, предчувствуя очередную выходку подруги.
Алька, а по новенькому, неделю назад полученному паспорту Валентина Владимирова, была личностью неординарной. Рыжая от рождения, она высветляла волосы на лбу до яично-желтого цвета и носила сумбурную прическу, которую педагоги называли между собой «взрыв на макаронной фабрике». Помимо того был у Вали, выражаясь молодежным языком тех лет, «небольшой бзик»: она читала всю подворачивавшуюся под руки фантастику и жила в наполовину выдуманном мире среди далеких планет и существ со странными именами, о которых могла рассказывать часами. Анна слушала ее с покровительственной улыбкой: она была почти на год старше и считала себя умудренной жизнью. Вот и теперь рыжей чудачке взбрело в голову очередное измышление.
- Тебе рожа нашего шофера никого не напоминает? А по мне так вылитый Дихтак, желтый эрхар, сотник земного отряда. А экскурсовод – его подруга, Галита. Вот я и спрашиваю, веришь ли ты в подобные совпадения?
- Эрхар - это у нас… - Анна попыталась вспомнить один из бесконечных рассказов подруги, – кажется, воин племени саскуиханнов, способный управлять костром, так?
- Нет. У сасков – эрханы, а эрхары – у хасхаров, красного племени. И потом, не костром, а огнем, внутренней энергией, биополем, если тебе так проще. Вот я тебя и спрашиваю, с чего это два высокопоставленных хасхара подались подрабатывать экскурсиями.
- В стране инфляция, героям платят мало. Или на нас полюбоваться решили.
- А вот это возможно. Как думаешь, я позвонить успею?
- Слушай, давай в автобус, а? Твои архары не убегут, а вот мы окажемся на последних местах и ничего не увидим, - она потянула беспокойно оглядывающуюся подругу за рукав.
- Черт, вот когда срочно нужно… - Алька скользнула взглядом по крышам близлежащих домов, стряхнула приятельницу с локтя. – Ты мне местечко займи, я Людмиле забыла сочинение сдать. Где же оно?
Девушка зарылась в свою кожаную сумку. Наконец вытащила толстую замызганную тетрадь, раскрыла ее на последней работе, провела ладонью по странице, на мгновение задержав руку на тексте.
– Вроде все написала, что стоит. Людмила Лексевна, - крикнула она одной из провожавших экскурсантов учительниц, - я вот забыла. Вы сказали, что после каникул можно, но вы прочитайте сегодня, хорошо? – она сунула тетрадь в руки учительнице и побежала к уже сигналящему автобусу.

Людмила Алексеевна, учительница литературы, пришла домой довольно поздно: близилось окончание учебного года с неизбежными выпускными и вступительными экзаменами, и родители спешили впихнуть в своих недорослей максимум знаний. Хорошие словесники традиционно были нарасхват, и Людмила давала по два-три частных урока в день.
Плюхнув тяжелую сумку с тетрадями на диван, она включила телевизор, электрический чайник и, дожидаясь чашки горячего кофе и обещанного программой американского боевика, занялась сортировкой тетрадей: что проверять сегодня, а что отложить до конца каникул. Телевизор приглушенно бубнил, пугая серыми картинками постсоветской действительности и призывами неизвестно откуда появившихся в стране политиков. Мелькнув яркими прожекторами заставки, на экран выскочила очередная пятиминутная программа: искореженные автомобили, пожар, сирена «скорой помощи». Учительница прибавила звук.
- … произошла автомобильная авария. Туристический автобус двигался в сторону области в левом ряду. На скользкой дороге водитель не справился с управлением, и автобус вынесло на полосу встречного движения. В этот момент по шоссе в сторону центра следовал тяжелый автопоезд. Водитель автопоезда заметил шедший юзом автобус, но затормозить не успел. От бокового удара прицепом автобус развернуло, он врезался в опору эстакады и загорелся. Грузовик опрокинулся на бок, но шофер сумел самостоятельно выбраться из кабины. Ему, вместе с несколькими очевидцами произошедшего, удалось выбить лобовое стекло автобуса и вытащить экскурсовода и двух пассажиров, но затем пламя полностью охватило салон, и менее чем через минуту автобус взорвался. Пострадавшие с тяжелыми ожогами доставлены…

Старенький «Икарус» сломался еще в городе, заглохнув в пустынном проезде между обшарпанными заводскими заборами. Заглянув в мотор, водитель только развел руками. Народ недовольно загудел, но сопровождавшая их экскурсовод, несмотря на свою молодость, не растерялась, быстро связалась с кем-то по рации, и буквально через десять минут подъехали четыре рафика в сопровождении потрепанной серой «Волги». Выяснилось, что новый автобус будет ждать их на шоссе возле Шереметьево, а потому надо пересаживаться в рафики. Мальчишки быстро и шумно перетащили сумки, как-то не обратив внимания, что салоны десятиместные и, соответственно, сорок пять человек в них ну никак не влезет. Анька, усевшись вместе с подругой позади водителя, оглянулась: куда-то подевалась классная, но, скорее всего, она укатила на легковушке, потому что рядом с автобусом никого не осталось. Ехали весело, все шоферы оказались молодыми ребятами, врубили радио, а в одной из машин обнаружилось даже чудо техники – автомагнитола. Горланя песни любимых групп, катили сначала по городу, затем вырвались на Ленинградское шоссе. Здесь колонна, объезжая затор, возникший вокруг крупной аварии, свернула влево, закружила по подмосковным лесам, затем вдруг плюхнулась на узкую грунтовку и буквально метров через десять остановилась, уткнувшись в тяжелые железные ворота.
- Э, куда это мы? – первой удивилась Натка, бывший комсомольский вожак, а ныне староста класса. – С каких это пор экскурсии водят на автобазы? – и осеклась, увидев четверых автоматчиков в камуфляже, разносящих створки ворот.
- Это не автобаза, - тяжело вздохнул Стас, чей длинный нос чуял военкоматы за несколько километров, - это военные.
- Тебе везде вояки чудятся, пацифист хренов, - авторитетно заявила первая красавица класса синеглазая Вика. – Это КГБ.
Против такого высказывания спорить не решился никто. Комитет был еще в полной силе, и либеральные ветры перестройки робко выдували первые пылинки из гранитной глыбы тайной полиции. Ребята примолкли и почти безропотно выбрались из рафиков, щурясь на не по-весеннему тусклое солнце.

Людмила Алексеевна металась по квартире, поминутно хватаясь то за телефонную трубку, то за пульт телевизора: в вечернее время новости шли по всем каналам, и учительница все надеялась услышать хоть одно имя, чтобы оправдалась сумасшедшая надежда, что в это утро по этому шоссе ехала еще одна экскурсия на вишневом «Икарусе». Через полчаса она все-таки решилась позвонить завучу и, услышав рыдания «железной леди», молча положила трубку. Надежда исчезла.
Звонили коллеги, кто-то из родителей из ее собственного класса, потом позвонила директор, ровным голосом рассказавшая, что будет происходить в школе завтра в связи с трагедией. Часов в одиннадцать она не выдержала, отключила телефон, упала на диван, мечтая вырыдаться в подушку, но ни слезы, ни сон не шли. После полуночи она встала, холодная и спокойная, понимая, что уже ничего не изменит, и завтра надо будет идти на работу, успокаивать детей, которые еще не знают, что такое смерть и забывают о ней через минуту. Умылась, уложила волосы в гладкую прическу, зачем-то надела официальный светлый костюм и села за тетради. Привычная монотонная работа немного успокоила учительницу, потому, открыв очередное сочинение, она сначала удивилась виду текста, возмутилась его безграмотностью и только потом поняла, что именно это отдала ей сегодня Валя, уезжая на ту самую экскурсию.
Работа была ужасна: казалось, ее писала не выпускница, претендующая на золотую медаль, а тринадцатилетний подросток. На предпоследнем развороте красовалось огромное сиреневое пятно, на следующей странице убогий текст расплылся, словно тетрадь залили водой, и на его месте в ореоле лиловых разводов расположилось нечто странное. Узким, летящим, совершенно взрослым почерком кто-то (ну уж точно не Валя) написал наискосок через полстраницы:
Уважаемая Людмила Алексеевна!
К сожалению, мне не к кому больше обратиться – я просто не успеваю. Я не знаю, что они придумали на этот раз: захват заложников, автокатастрофу или похищение инопланетянами. Несколько трупов вам, по-видимому, уже показали, но их может стать больше, хотя ближайшие дней пять мы будем еще живы. В одиночку я смогу уйти в любой момент, но со мной четыре десятка детей, которых нужно спасать. У меня есть друзья, знающие как нам помочь, только сообщите им… Номер телефона… Скажите им: Тине нужна помощь.
Учительница, не раздумывая, схватила телефонную трубку, номер оказался непривычно длинным: неизбежная восьмерка, пятизначный код, снова восемь, еще три цифры кода и целая вереница нолей, словно в банковском счете. На конце – 121. Связь установилась почти без задержки, и трубку сняли после первого гудка. Людмила Алексеевна тихо сказала:
- Тине нужна помощь.
- Едем, - ответил молодой мужской голос, и тут их разъединили.

Продолжение следует...